Нас ждет великая эпоха

Александр Механик 16 ноя 2015

• 

России предстоит создать реально работающую финансово-кредитную систему мирового уровня, обеспечивающую промышленность доступными кредитными ресурсами, воссоздать базовые отрасли промышленности, создать новые отрасли XXI века. Это должна быть эпоха великого подъема и развития. В противном случае нас ждет увядание, загнивание и распад. Это тоже будет величие, но другого рода

Если попытаться в четырех словах сформулировать, что главное в капитализме кроме рыночной экономики, которая существовала уже как минимум пару тысячелетий до его возникновения, то результат будет однозначным: капитализм — это доступный кредит и промышленность.

Безрукий капитализм

Кредит — поскольку основная характеристика капитализма, отличающая его от других общественно-политических формаций (или, если на другом языке, цивилизаций), — расширенное воспроизводство всего, от товаров до общественных отношений. Как писал Вернер Зомбарт, «капитал умирает, если он не реализуется, то есть если он не воспроизводит себя с некоторою прибылью». А это возможно лишь при условии, что воспроизводство поддерживается главной смазкой капиталистического развития — деньгами, необходимое количество которых черпается из кредита. Вот почему, по словам певца капитализма и пророка его гибели Карла Маркса, «кредитная система, с одной стороны, является имманентной формой капиталистического способа производства, с другой стороны — движущей силой его развития в высшую и последнюю из возможных для него форм».

Возможно, кому-то это покажется банальностью, но проблема российского капитализма состоит в том, что с момента своего нового зарождения в 90-е годы ХХ столетия российская финансово-кредитная система строилась не из расчета поддержания производственного капитала, а фактически лишь ради финансовых и биржевых спекуляций. Удивительным образом «либералы», занятые реформированием российской экономики, не осознавали, что кредит и есть та невидимая рука рынка, о которой они любили рассказывать. Порожденный ими капитализм оказался без этой руки.

РЕКЛАМА

Производство и потребление металлообрабатывающего оборудования

Доступный кредит — потому что именно финансовые ограничения в те годы способствовали гибели значительной части российской промышленности, в первую очередь высокотехнологической. Только когда начинаешь изучать состояние конкретных отраслей, понимаешь глубину их падения. Но для автора этих строк символом безумия финансовой политики тех лет стала смерть российской меховой отрасли, в годы советской власти бывшей одним из главных источников поступления валюты в страну, которая занимала первое место в мире по объемам производства меха. И эта курица, несущая золотые яйца, была зарезана — стоимость кредита оказалась недоступной для зверосовхозов и охотничьих хозяйств. Зверьки просто сдохли с голода.

Как при Иване Грозном

Ныне история повторяется. Под очередные разговоры о борьбе с инфляцией, которые тоже идут с 1992 года, ставки на кредиты, которые никогда в России не опускались до разумных величин, вновь задраны на совершенно недоступные для промышленности высоты. Почему-то у финансовых и экономических властей не возникает вопроса: если двадцать пять лет борьбы с инфляцией не принесли успеха, может, надо менять экономическую политику?

Сказанное о связи капитализма и кредита лишь подчеркивает то, что чувствует большинство (если не брать в расчет крупный бизнес и привилегированные госструктуры) российских предпринимателей-промышленников. А чувствуют они, возможно даже не осознавая этого, что российский капитализм пока что не более чем «докапитализм». Потому что рынок и материальное производство существовали и до капитализма, но оно, в отличие от капиталистического производства, основывалось на самокредитовании за счет собственной прибыли и не предусматривало расширенного воспроизводства.

Маринус ван Реймерсвале. «Ростовщик», 1539

И массовый российский предприниматель-промышленник работает так, как работал докапиталистический ремесленник, не имевший возможности воспользоваться кредитом: от заказа и от собственной прибыли.

Именно поэтому через столетия проходят династии средневековых ремесленников, в том числе создававших уникальные и широко востребованные продукты, так и не ставшие Фордами и Эдисонами. У них просто не было на это денег. Ведь современная банковская система, нацеленная на развитие производства, возникла уже на излете Средневековья и знаменовала наступление капитализма. До этого деньгами в основном распоряжалось государство, торговля и ростовщики, само название профессии которых стало с древнейших времен символом несправедливого обогащения, разорительного для тех, кто пользовался их услугами. И это очень напоминает нынешнюю российскую ситуацию, ощущения от которой откровенно передал Олег Дерипаска, назвав российскую финансовую систему ростовщической. Рассчитывать на то, что в таких условиях в России появятся свои «самсунги» и «интелы», поднимется современная и разнообразная промышленность, не приходится.

Но возможность доступа к средствам развития — проблема не только для уже состоявшихся предпринимателей. В России возникла многомиллионная (до 30 млн) прослойка людей, в основном жителей малых городов и сельской местности, которые живут по законам первобытной экономики (в журнале «Русский репортер» ее назвали «гаражной»). В малых городах специалисты многих градообразующих предприятий после их закрытия переместились из цехов в собственные гаражи и подсобные хозяйства, где открывают производство всего, чего угодно, начиная с табуреток и заканчивая «вертолетами». А бывшие колхозники копаются в огороде, занимаясь самообеспечением. Многие из них, имей они доступ к дешевым кредитам, вполне могли бы создать и развить собственное дело. Но пока они живут так, как жили их предки где-то в эпоху Ивана Грозного.

Формула российской политики

Если кредит — невидимая рука рынка, то промышленность —естественная форма приложения капитала в его развитии, отличающая его от ростовщического дохода и от традиционного аграрного производства, характерных для докапиталистической эпохи.

В современном мире могут существовать страны, особенно малые, с той или иной степенью специализации как на финансовых услугах, так и на промышленном производстве. И мы знаем такие страны, хотя эта специализация достаточно условна. Но в мировом масштабе кредит и промышленность неразрывны. И есть страны, которые в силу своего размера обречены заниматься и тем и другим хотя бы потому, что без собственной финансовой системы невозможно устойчивое суверенное развитие, которое для больших стран является условием их существования, а без промышленности в ее современном виде невозможно ни освоить территории, ни занять народ. Как писал в позапрошлом веке Фридрих Лист, другой певец капитализма, незаслуженно замалчиваемый современными неолибералами, «мануфактурная промышленность… благоприятствует наукам, искусствам и политическому совершенствованию, увеличивает народное благосостояние, народонаселение, государственные доходы и государственное могущество, доставляет нации средства к расширению торговых сношений со всеми частями света и к основанию колоний, развивает мореходство и военный флот». Если заменить «колонии» на «международное влияние», что соответствует современным реалиям, то это, собственно говоря, формула того, к чему стремится, по крайней мере на словах, нынешняя российская власть. И что должно быть естественной целью всего российского общества, в частности отечественного предпринимательства. Но пока в России эта формула не работает.

Производство сельскохозтехники в мире

Так, авторы «Стратегии-2020», ссылаясь на концепции так называемого постиндустриального общества, пишут: «В инерционном сценарии инновационной политики продолжается приоритетная поддержка традиционных секторов предыдущей технологической волны (авиастроение, атомная энергетика и др.). В прогрессорском сценарии приоритетна поддержка секторов новой технологической волны и выхода на растущие рынки (новый хайтек, сфера услуг, “зеленый” рост и др.)».

Мы обратились к этому полузабытому документу, чтобы напомнить, что, во-первых, как показано в статье «Мы ничего не производим» (см. «Эксперт» № 47 за 2012 год), именно развитые страны Европы и Северной Америки продолжают оставаться центрами традиционной промышленности самого высокого уровня, в первую очередь машиностроения. Например, Германия и сегодня фактический монополист в сфере прецизионного станкостроения. Перед российской экономикой стоит задача добиться такого же сочетания традиционных и новых отраслей, которое характерно для высокоразвитых стран. А во-вторых, потому, что те, кому поручена разработка «Стратегии-2030», похоже, ничтоже сумняшеся считают Россию не способной, в силу только ей присущей ментальности, к массовому производству качественных изделий. Такая постановка вопроса навевает подозрения, что очередная стратегия будет вновь проникнута разрушительным духом постиндустриализма, в том числе из-за посыла, что Россия якобы не может организовать промышленность. И это тоже не ново. Достаточно вспомнить, как некий в недавнем прошлом крупный экономический чиновник современной России считал нужным, ссылаясь на низкое качество наших комбайнов, буквально требовать: «“Ростсельмаш” должен быть разрушен». Но вопреки всему «Ростсельмаш» устоял и ныне является одним из немногих российских машиностроительных предприятий, работающих и на экспорт. Можно вспомнить такие же истерические вопли о судьбе АвтоВАЗа.

Фридрих Лист: «Мануфактурная промышленность… благоприятствует наукам, искусствам и политическому совершенствованию, увеличивает народное благосостояние, народонаселение, государственные доходы и государственное могущество»

Все эти истерики — от непонимания причин возникновения проблемы низкого качества продукции, которое было характерно для позднесоветского периода и породило в среде людей, никогда не имевших отношения к промышленности, капитулянтские настроения. Однако оно имело совершенно иную природу. Проблема низкого качества была обусловлена тем, что советская промышленность, находясь в изоляции, пыталась производить буквально все, что производит весь остальной мир, причем в огромных количествах, — и на этом надорвалась. Задача современной стратегии развития России должна предусматривать развитие мощной промышленности в условиях разумных кооперации и открытости.

Советы экономического гуру

Связь капитализма и кредита только возрастает с развитием капитализма. Как подчеркивает Карлота Перес, разработавшая теорию связи технологических революций и финансового капитала, инновационное развитие современной капиталистической экономики основано на возможности привлечения к инновациям свободного финансового капитала, который придает ей динамизм, хотя и делает неизбежными кризисы. Связь между инновациями и финансовым капиталом определяется тем, что инновации могут получить развитие только в том случае, если предприниматель-инноватор имеет доступ к достаточным финансовым ресурсам. «Именно возможность работы этих предпринимателей с заемным капиталом становится поистине динамичной силой… С увеличением доступности финансирования для их проектов и оглушительным успехом первопроходцев, повышающим привлекательность новой (технологической. — “Эксперт”) парадигмы, число подобных предпринимателей начинает расти». Рассчитывать, что российская экономика встанет на рельсы инновационного развития в условиях существующих в России финансовых ограничений, по меньшей мере наивно.

Еще в 2013 году Карлота Перес писала, что побороть инфляцию можно только поддерживая «деятельность национальных и региональных банков развития, которые будут выдавать кредиты по значительно меньшим ставкам для целей производства, инноваций, расширения бизнеса и создания рабочих мест. Эта субсидия в итоге окупается сторицей — через рабочие места, создаваемые прибыли и налоги. Затягивание поясов и ограничительная политика не приводят к повышению темпов производительного роста. Ограничения могут обернуться рецессией, единственный способ вновь подняться — ориентироваться на рост, понимая текущий технологический потенциал».

Карл Маркс: «Кредитная система, с одной стороны, является имманентной формой капиталистического способа производства, с другой стороны — движущей силой его развития в высшую и последнюю из возможных для него форм»

Те же самые меры предлагает известный российский экономист Сергей Глазьев, но мы сознательно ссылаемся на мнение всемирно известного ученого, поскольку меры, предлагаемые Глазьевым, воспринимаются с иронией и постоянно отвергаются действующими и отставными чиновниками и околоправительственными экономическими теоретиками. Хотя последние заседания Столыпинского клуба и Либеральной платформы партии «Единая Россия», посвященные предложениям Глазьева, показывают, что к ним наконец стало прислушиваться предпринимательское сообщество, освобождающееся от шор квазилиберализма.

Приоритеты

Предположим, произойдет чаемое: российский капитализм обретет свою «невидимую руку» и кредит станет доступен для экономических агентов. Однако это не решит проблемы высокотехнологического развития страны. Потому что, как показывает мировой опыт еще со времен Бисмарка, инновационное развитие невозможно без государственной поддержки, без обозначения государственных приоритетов. Сейчас модно поддерживать самые передовые направления НТП (или скорее декларировать эту поддержку), которые дадут эффект уже после 2030-х годов. Агентство стратегических инициатив (АСИ) в рамках Национальной технологической инициативы разработало целый набор дорожных карт по развитию таких направлений, как цифровое проектирование и моделирование, новые материалы, аддитивные технологии, квантовые коммуникации, мехабиотроника, нейротехнологии и многих других. И это правильно. За этим будущее, но это будущее наступит лишь в том случае, если в стране будут высокоразвитые базовые отрасли, обеспечивающие возможность развития прорывных отраслей. В противном случае это будущее окажется полностью зависимым от других стран. Как бы мы ни относились к нашей индустриализации 30-х годов прошлого века, ее главный посыл — создать базовые отрасли, чтобы на их основе развивать все остальное, оказался безусловно верным. Тем более что масштабы нашей страны, уж точно не меньшие, чем у Японии и Германии, позволяют это сделать. Как писала Карлота Перес, «Россия обладает огромными преимуществами в виде большого населения, обширной территории и многочисленных природных ресурсов. В то время как многие страны вынуждены искать свою специализацию, Россия может стремиться к диверсифицированной экономике, включающей в себя практически все сектора».

Однако удивительным образом ни АСИ, ни правительство, строя грандиозные планы развития самых передовых отраслей, не включили в число приоритетов будущего развитие базовых отраслей промышленности. А ведь простейший анализ любого изделия и технологии его изготовления позволяет определить, что эти базовые отрасли — станкостроение и электронное машиностроение. Ведь любое изделие состоит из деталей, изготовленных на каком-то виде станков, и электронных компонентов, изготовленных на машинах, которые создают на предприятиях электронного машиностроения. Если вы имеете эти полноценные отрасли, вы сможете сделать любое изделие — и традиционное, и самое современное. Чего стоит разработка и изготовление в России, например, самых современных дронов, если, как признают разработчики, пластмассу, двигатели, электронные компоненты и даже крепежные детали (банальные винты и гайки) для них приходится закупать в Европе? А ведь все эти компоненты — продукция традиционной промышленности. В современном мире, как показали последние события, такая зависимость может угрожать оказавшейся в ней стране экономической и политической катастрофой. Вот почему развитые страны или их объединения обладают всем набором базовых отраслей.

Капиталистический Госплан

Более того, эта зависимость порождает чувство безнадежности: если мы даже какие-то винтики делать не можем, то… В результате мы воспитываем поколение людей, которые никогда не были первыми и даже не знают вкуса лидерства. Например, сравните ощущение человека, который попадал в Зеленоград в советское время, когда он был одной из столиц мировой электроники, и того, кто оказывается в городе сейчас и видит на месте легендарных научных институтов деловые центры. Да и средства массовой информации до сих пор пропагандируют нашу вторичность. Невозможно надеяться на инновационное развитие страны, если разрушено чувство лидерства в мозгах у целого поколения. Нельзя выходить на интеллектуальный мировой ринг с чувством собственной неполноценности.

Доля экспорта в продукции машиностроения

Попытка определять пути развития российской экономики через дорожные карты в их нынешнем виде, когда, как уже было сказано, в России в дефиците все — от качественных материалов до винтиков, явно не соответствует масштабу стоящих перед страной задач. Конечно, слово «Госплан» стало символом советской плановой экономики и пугалом для тех, кто как черт от ладана шарахается от всего, что напоминает советское. Но даже пример с дронами показывает, что России не обойтись без того, что можно назвать капиталистическим Госпланом. В отличие от соответствующего советского учреждения он не должен разрабатывать директивные планы производства того или иного изделия, но строить пирамиды технологических и логистических связей, выявляя узкие места, находя отечественных производителей, способных их расшить и рекомендуя им принять участие в этой пирамиде. А при отсутствии таких производителей ставить перед соответствующими госорганами и сообществом предпринимателей проблему организации соответствующего производства.

К слову, отсутствие такого координирующего органа явно чувствовалось при строительстве олимпийского Сочи, при строительстве космодрома «Восточный», где функции координатора вынужден был брать на себя президент.

И не мы станем изобретателями капиталистического Госплана. Известна планирующая роль таких учреждений, как Генеральный комиссариат планирования во Франции, Управление экономического планирования в Японии, Министерство экономики и знаний в Южной Корее. И в этих, и во многих других вполне себе капиталистических странах принимают пятилетние планы развития. Без детального планирования невозможно представить себе как создание — практически с нуля, так и развитие корпорации Airbus, объединившей многие страны Европы, в основу создания которой был положен разработанный экспертами ЕС стратегический план исследований.

А в Китае до сих пор действует Госплан, созданный по образу и подобию советского. Причем советником этого китайского ведомства уже во времена реформ достаточно долго работал Джон Гэлбрейт, всемирно известный ученый, который писал: «Решение (которое навязывает правительствам капиталистических стран логика развития экономики. — “Эксперт”) состоит в признании логики планирования с вытекающей из нее настоятельной необходимостью осуществления координации. Затем должен быть создан правительственный орган, призванный выявлять ее нарушения и гарантировать согласованность роста в различных частях экономики… Понадобится создание государственного планового органа… Требуется планирование, которое отражает не интересы планирования, а общественные интересы. Создание аппарата планирования, которое современная структура экономики делает настоятельной необходимостью, является… основной задачей в области экономики». И это эксперт с мировым именем, а не советники-мошенники из США, которые помогали проводить приватизацию в России, а потом были за свои махинации осуждены американским судом.

Карлота Перес: «Именно возможность работы этих предпринимателей [инноваторов] с заемным капиталом становится поистине динамичной силой… С увеличением доступности финансирования для их проектов и оглушительным успехом первопроходцев, повышающим привлекательность новой [технологической] парадигмы число подобных предпринимателей начинает расти»

Требование планирования относится и к инновационным компаниям. Как заметил руководитель одной из них генеральный директор НПЦ «Элвис» Ярослав Петричкович в интервью нашему журналу несколько лет назад («Это будут русские глаза», «Эксперт» № 47 за 2009 год), «существует миф, что мы можем добиться самозарождения инновационных компаний по методу академика Опарина». То есть создать «бульон» из «питательных веществ» в виде, скажем, неких законов, технопарков, особых экономических зон, «подогреем» его молниями чиновничьих указов и деньгами — и там сама собой вдруг зародится инновационная жизнь.

Это именно миф, потому что инфраструктурные вложения необходимы, но недостаточны. Создание и развитие крупных мировых компаний всегда происходило при участии государства. Ключевые для технологически развитых стран компании являются национальным достоянием и оберегаются государством. Свободный рынок на уровне такой компании, как Intel, — это иллюзия. Создание Samsung — это десятилетия государственной поддержки. А как иначе можно было в бедной и малограмотной стране, какой была Южная Корея, создать такую фирму без господдержки? Подобная господдержка может быть осуществлена только на уровне такого всеобъемлющего учреждения, как Госплан, роль которого в Южной Корее выполняет ведомство с говорящим названием «Министерство экономики и знаний». В России эту роль пытается играть Министерство промышленности и торговли, но его мощности, прямо скажем, не хватает.

Нам нужно создать несколько фирм такого масштаба, как Samsung, в ключевых отраслях традиционной и новой промышленности. Именно они станут технологическими концентраторами, порождая и объединяя вокруг себя тот самый малый инновационный бизнес, о котором все в России мечтают. Потому что в мире практически нет самостоятельного малого инновационного бизнеса. Все такие бизнесы вертятся вокруг больших компаний: в электронике — Intel, Samsung, IBM, в станкостроении — Gildemeister, Yamazaki Mazak, в электронном машиностроении — ASML.

Нас ждет великая эпоха

В ближайшие годы России предстоит создать реально работающую финансово-кредитную систему мирового уровня, обеспечивающую промышленность доступными кредитами, воссоздать базовые отрасли промышленности, создать новые отрасли экономики XXI века. Это должна быть эпоха великого подъема и развития. В противном случае нас ждет увядание, загнивание и распад. Эпоха распада тоже может быть по-своему великой. Но это будет величие другого рода.

Эксперт» №46-47 (965

У экономических «нянек» дитя без глазу

Сергей Блинов, Советник генерального директора ОАО КАМАЗ 22 фев 2015

• 

Динамика денежной массы — важнейший параметр, определявший ситуацию в экономике России последние 25 лет, — все эти годы остается вне внимания экономических властей. За 2014 год она снизилась на 8,2% в реальном исчислении, такого не было с января 2009-го. Если экономическая политика не изменится, будет еще хуже. Шансы выйти на траекторию роста в 2015 году пока есть, но они тают с каждым днем

В пятницу 6 февраля на сайте ЦБ была опубликована информация о денежной массе в России по состоянию на 1 января 2015 года. Согласно этим данным, она составила 32,11 трлн рублей — на 2,2% больше, чем годом ранее. Много это или мало? Как это влияет на экономику России? Отражает ли этот показатель внешние, не зависящие от России факторы, или это результат деятельности экономических властей? 

Реальные деньги

Деньги надо считать в реальном выражении. Любому мало-мальски грамотному человеку понятно, что деньги могут обесцениваться. И если кто-то скажет, что у него зарплата выросла на 10%, это еще не говорит о реальном росте доходов этого человека. Так, если цены выросли при этом на 50%, человеку можно только посочувствовать — его реальные доходы снизились. И наоборот, если инфляция была низкой и цены выросли всего на 1%, то человека можно поздравить, ведь реальный уровень его доходов вырос.

РЕКЛАМА

Но то же самое и со всеми деньгами в стране. Если кто-то скажет вам, что денежная масса в России в 1992 году выросла в 7,2 раза (это фактические данные), то это будет лишь частью правды. Другая часть правды в том, что цены за этот год выросли в 26 раз (это тоже фактические данные). Рост цен в корне меняет картину. Это означает, что денег в реальном исчислении в стране в 1992 году стало меньше. Меньше (если произвести несложный расчет) на 72%, или в 3,6 раза. Покупательная способность населения, предприятий и даже государства в 1992 году уменьшилась в разы. Именно это трагическое сокращение денег в стране привело к кризису 1990-х годов. Это был не «трансформационный» спад, а спад, произошедший по причине резкого сокращения совокупного спроса, произошедшего из-за уменьшения количества денег в экономике.

Рост денежной массы в стране за 2014 год на 2,2% (по данным ЦБ) вовсе не говорит о том, что произошел ее рост в реальном выражении. Уровень инфляции за год, по оценкам Росстата, составил 11,4%. Это означает, что реальное количество денег в стране уменьшилось на 8,2%. А вот это уже серьезно!

Если взглянуть на монетарную историю России с 1992 года (см. график), то становится очевидным: падение реальной денежной массы всегда приводило к кризисам в экономике.

Денежная масса в России начинает повторять динамику 1998 и 2008 годов, это приведет к кризису, если не принять срочные меры

Так происходит и сейчас. Если на 1 декабря 2014 года падение реальной денежной массы составляло 3,7%, то к 1 января 2015-го, как было сказано выше, падение составило уже 8,2%. Падение ускоряется.

Ситуация очень напоминает 2008 год. На 1 декабря 2008 года падение реальной денежной массы составило 4%, а к 1 января 2009-го — уже 11%.

Такой же сценарий имел место и в кризисном 1998 году. На 1 августа 1998 года падение денежной массы составляло 4,7%, а на 1 сентября — уже 12%.

Беспризорный ребенок

Как я уже писал ранее (см. «Ставки сделаны, ставок больше нет», «Эксперт» № 36 за 2014 год), горькая правда состоит в том, что динамика денежной массы, эта решающая причина абсолютно всех падений и взлетов в экономике России с 1992 года, всегда оставалась «беспризорным ребенком». На нее либо не обращали внимания, либо смотрели как на возможную угрозу другим показателям, таким как инфляция или курс валюты.

К числу «семи нянек», которые могли и должны были внимательно следить за этим важнейшим показателем, можно отнести и Центробанк (главный ответственный), и Минфин, и Минэкономразвития, и помощника президента по экономическим вопросам Андрея Белоусова. К этой компании можно добавить банковское сообщество, многочисленных экспертов, научные институты, деловые СМИ, наконец. Но ни одна из «нянек» в итоге не присматривала за денежной массой должным образом и не следила за ее правильной динамикой. Если вы наберете в поисковой системе запрос на тему «денежная масса», то увидите, сколь незаметным для всех оказалось ее драматическое падение на 8,2% в реальном исчислении за прошедший год.

«Беспризорность» денежной массы приводит к тому, что Центробанк и Минфин принимают решения, не учитывая их последующее влияние на количество денег в экономике. И поэтому в 2008 году Центробанк под руководством Сергея Игнатьева (а за денежно-кредитную политику в ЦБ тогда отвечал нынешний министр экономического развития Алексей Улюкаев) боролся не за стабильность денежной массы, а за сохранение курса рубля. И в процессе гигантских интервенций изъял из экономики более 5,5 трлн рублей. Даже «сглаживающие» меры правительства тогда не помогли, денежная масса упала на 20%. Именно из-за этого падения кризис в России был намного глубже, чем в США, Европе и большинстве других стран мира.

Невнимание к денежной массе привело к тому, что в 2011 году Минфин начал изымать огромные суммы денег из экономики и концентрировать их на счетах Казначейства в Центробанке. Это резко изменило динамику денежной массы. Подозрительные люди могли бы увидеть в этом мину, заложенную Алексеем Кудриным на случай своего (состоявшегося позже) ухода из правительства. Другие люди сказали бы, что не надо искать злой умысел там, где все можно объяснить банальной неопытностью преемника Кудрина Антона Силуанова1. Что бы ни было причиной, результатом стало ухудшение динамики денежной массы.

Затем, с июня 2013 года (это, к слову, месяц назначения Эльвиры Набиуллиной главой ЦБ) деньги из экономики начал изымать Центробанк в ходе резко возросших валютных интервенций. Денежная масса опять оказалась вне зоны внимания экономических властей и стала сокращаться. Это привело сначала к падению активности в инвестиционных отраслях, ведь они в России снижаются уже при темпах прироста реальной денежной массы ниже 20%. А затем мы пришли к сегодняшней ситуации, когда о росте ВВП в 2015 году никто всерьез не размышляет (хотя еще не поздно ситуацию исправить).

Удивляет еще одно обстоятельство. Нынешние экономические власти декларируют приверженность либеральным экономическим идеям. Но как тогда объяснить их невнимание к денежной массе? Ведь о необходимости поддержания роста денежной массы на должном уровне говорит одна из самых либеральных школ в современной макроэкономике — школа монетаризма.

Вот, например, цитата из книги «Деньги. Кредит. Банки» (под редакцией заслуженного деятеля науки Российской Федерации, доктора экономических наук, профессора О. И. Лаврушина): «Монетаристы видят в деньгах и денежной политике важнейший фактор экономического развития и отдают предпочтение денежно-кредитной политике по сравнению с бюджетной. Их главное правило (правило денежной массы) состоит в том, что денежная масса должна расти с постоянной скоростью, приблизительно равной скорости увеличения объема производства»

Основатель другой, так называемой кейнсианской школы макроэкономики Джон Мейнард Кейнс тоже считал денежную массу важной для поддержания совокупного спроса. Просто он полагал, что возможности в денежной сфере во время кризисов, как правило, бывают уже исчерпаны. Ведь во время рассматриваемой Кейнсом Великой депрессии ставки были снижены практически до нуля, а о возможностях количественного смягчения тогда не знали. Только поэтому Кейнс и делал акцент на увеличении государственных расходов как последней возможности поддержания совокупного спроса.

И кейнсианство, и монетаризм являются ведущими школами современной макроэкономики. Обе школы признают важность денежной массы для поддержания совокупного спроса. Как тогда объяснить, что российские экономические власти, декларирующие свою либеральную направленность, полностью игнорируют этот важнейший экономический показатель? И это происходит в истории России уже не впервые. Катастрофическое снижение денежной массы (в реальном исчислении), начавшееся с 1992 года, тоже осуществлялось Егором Гайдаром и его последователями под лозунгами монетаризма. Как такое можно объяснить? Может быть, они ориентировались не на реальное количество денег, а на номинальное? Опять некомпетентность? Или все-таки злой умысел?

Нефть ни при чем

Встает вопрос: а могут ли денежные власти управлять этим показателем? Или все зависит от внешних факторов, таких как цена на нефть, например?

Дело в экономической политике. В 1999–2008 годах рост денежной массы был обусловлен не заботой о ней как таковой. Заботились об удержании рубля от слишком сильного укрепления, и потому на эмитированные (и полученные в виде налогов) рубли проводилась скупка валюты. Это и вызывало рост денежной массы и, как следствие, рост экономики. Рост денежной массы был «побочным» результатом курсовой политики и политики накопления Стабфонда.

Легко представить обратную ситуацию. Просто вообразите, что цена на нефть начинает расти, а рубль при этом укрепляется, так как никто с его укреплением не борется и рубли в экономику не добавляются. Как ни странно, такая ситуация будет российской экономике вовсе не на пользу, а лишь вызовет «голландскую болезнь» в ее худшей форме. И это не страшилка, а вполне реальный сценарий. Все дело в том, что ЦБ объявил «свободное плавание» рубля, а это означает и «свободное укрепление» тоже. Это означает, что бороться с укреплением рубля никто не собирается. Соответственно, никто не будет для скупки валюты эмитировать дополнительные рубли, и механика роста 1999–2008 годов не повторится.

И такое уже было в истории России. При росте цен на нефть на 70% в 1994–1996 годах, при значительном превышении экспорта над импортом тогдашние денежные власти умудрялись сокращать денежную массу и «обеспечивать» экономическое падение.

Прийти к росту ВВП в 2015 году еще не поздно

При продолжении текущей динамики денежной массы падение ВВП в 2015 году гарантировано. Но есть несколько простых и эффективных мер, которые позволяют добиться необходимой ее динамики. Они описаны в статьях «Экономический барометр для президента» (см. «Эксперт Online», 3 января 2015 года) и «Текущий кризис, его причины и необходимые меры» (см. «Эксперт Online», 6 февраля 2015 года). Эти меры можно осуществить очень быстро, в считаные месяцы. Они не имеют побочных эффектов в виде повышения государственных расходов или ослабления курса рубля. Они не требуют отказа от свободного движения капитала или ограничений в валютной сфере. Так или иначе, эти меры сводятся к «количественному смягчению», которое вполне по силам нашему ЦБ и Минфину. Но главная ответственность лежит на ЦБ. Они должны привести к росту денежной массы на 20% в реальном выражении. Если они будут реализованы, рост ВВП в 2015 году не только возможен, но и гарантирован. Но шансы тают с каждым днем промедления.

«Эксперт» №9 (935)

Россия: уроки кризиса

Жак Сапир, Профессор Высшей школы социальных наук (Париж), специально для «Эксперта». 19 янв 2015

• 

Зарубежное финансирование теперь для России недоступно. Внутреннее же фондирование потребует быстрого налаживания механизма репатриации экспортных доходов, равно как их распределения внутри экономики

Модель развития России стала результатом компромиссов, достигнутых после 2000 года. Она обеспечила быстрый экономический рост в 2000–2008 годах, при этом ее ключевые черты оказались столь действенными, что позволили пережить кризис 2008–2010 годов. Однако сегодня, кажется, эти компромиссы исчерпали свой потенциал. Свидетельством тому служит замедление роста, особенно заметное начиная с 2013 года.

Более того, в текущей ситуации, когда цены на нефть снижаются и одновременно обостряются отношения России со странами Запада, эти компромиссы, судя по всему, уже не будут действовать. И подтверждается это, например, мрачными прогнозами на 2015 год: так, по словам министра финансов РФ Антона Силуанова, Россию ждет снижение ВВП на 4%. Необходим переход к новой модели роста, что и признал президент Владимир Путин в своем Послании Федеральному Собранию 4 декабря.

Смена парадигмы?

Начиная с переходного периода 1990-х в России стали формироваться новые конфигурации частных и государственных игроков. Кризис 1998 года привел к сдвигу в пользу государственных акторов. Когда к власти пришел Владимир Путин, он добился компромисса относительно стабилизации этих конфигураций и усиления роли государства.

Компромисс этот был двойственным. С одной стороны, речь шла о соглашении между олигархами и государством по поводу не вполне справедливой приватизации крупных советских активов в 1990-е годы. Магнаты обязывались исправно платить налоги (и действительно, отношение налоговых сборов к ВВП с 2000-го по 2007 год кардинально выросло) и не вмешиваться в политику; взамен они получали индульгенцию на историю приватизации их активов. С другой стороны, компромисс был заключен с либеральным крылом в правительстве и администрации: президент признал необходимость строгой балансировки бюджета (большую часть 2000-х годов российский бюджет был профицитным); в свою очередь, неприкасаемым направлением бюджетных расходов после 2004 года стали социальные выплаты. Работники бюджетной сферы, прежде всего военные, силовики и чиновники, а в разгар кризиса 2008–2009 годов и пенсионеры становятся основной социальной базой президентской власти.

РЕКЛАМА

Этот компромисс подвергся некоторой эволюции в начале 2000-х в столкновении между «интервенционистами» и «либералами» внутри правительства и, более широко, — внутри российской элиты. Правительство хоть и опекало те или иные сектора экономики, но тем не менее открыло доступ к ней иностранному капиталу, в то время как другие сектора были вынуждены самостоятельно приспосабливаться к правилам финансовой глобализации. Это означало быстрое упразднение барьеров на пути потоков капитала, завершившееся полной либерализацией режима конвертируемости российского рубля к концу 2006 года. Этот компромисс базировался на идее, что Россия могла бы использовать к собственной выгоде международную финансовую систему с целью финансирования собственного развития. Соответствовало это и чаяниям крупных российских компаний энергетического и металлургического секторов, которые хотели использовать внешние источники роста и за счет слияний и поглощений активов за рубежом достичь размеров, необходимых для участия на равных в международной конкуренции. Но очевидно, что были и другие, более глубинные причины, способствовавшие вывозу советского индустриального наследства за рубеж Требует изучения и сложившаяся модель российской экономики, сконцентрированной на экспорте сырьевых товаров в обмен на импорт товаров обрабатывающей промышленности, изготовленных из этого сырья.

Компромисс, в частности, подразумевал дозированное использование финансовых ресурсов, получаемых от экспорта сырья. Роль сырьевых экспортных доходов значительно выросла начиная с лета 2002 года, открывая для российского правительства большие возможности, в то время как Центральный банк смог существенно нарастить свои международные резервы. В качестве реакции на рост нефтяных цен президент Путин в 2004 году выдвинул четыре национальных приоритета развития: здравоохранение, образование, жилищная политика и АПК. Эти приоритеты позволили использовать часть инвестиций, желаемых «интервенционистами», не провоцируя серьезные макроэкономические дисбалансы. Аналогичным образом впоследствии оформлялись инвестиционные решения в отношении объектов Олимпиады в Сочи 2014 года и Чемпионата мира по футболу 2018 года, нацеленные на качественную модернизацию транспортной инфраструктуры. Таким образом, Россия обрела возможность не попасть в ловушку «голландской болезни» и максимально диверсифицировать экономику.

Поначалу эта стратегия себя оправдывала. Промышленное производство подстегивало масштабное обновление в ряде секторов, например в автомобильной промышленности, которая в 2012 году произвела 1,7 млн машин. Наблюдался быстрый рост производительности труда, особенно в обрабатывающей промышленности, вызванный как высоким уровнем инвестиций в основной капитал, так и внедрением технологий в рамках локализации производств иностранных производителей и их дальнейшим проникновением в российскую промышленность.

Тем не менее политика «национальных приоритетов» должна была соответствовать общему каркасу правил бюджетной и денежно-кредитной политики, установленных министром финансов Алексеем Кудриным и министром экономики Германом Грефом. Надо подчеркнуть, что Кудрин выступал против массированного использования накопительных бюджетных фондов внутри страны, опасаясь возникновения макроэкономических дисбалансов. Битва против инфляции остается краеугольным камнем экономического кредо российских властей. Денежная политика, реализуемая в России, до сих пор несет в себе черты кризиса 1998 года. А обменный курс рубля рассматривается как индикатор социальной стабильности в стране. Центральный банк продолжал свою интервенционистскую политику на внутреннем валютном рынке вплоть до отказа от «формульных» интервенций 10 ноября прошлого года и возврата к «вынужденным интервенциям без формул» спустя уже три недели, в начале декабря минувшего года.

Такая политика приводила к хронической завышенности процентных ставок, которые оторвались от любых разумных ориентиров, оправдываемых потребностями инвестиций в реальный сектор экономики. Это приводило к необходимости искать зарубежные источники финансирования развития экономики.

Еще одним следствием финансовой и денежной политики, проводимой Кудриным и руководством ЦБ, было резкое повышение реального курса рубля. Укрепление рубля, позитивно сказавшееся на подавлении инфляции и на кошельках потребителей, сопровождалось приростом производительности труда в промышленности. Тем не менее тяжелый рубль оказывался неподъемным для промышленных и сельскохозяйственных производителей, для всех нерентных секторов российской экономики.

Однако компромисс с течением времени начал давать трещины. Произнесенная Алексеем Кудриным в январе 2008 года реплика о России как «тихой гавани», когда кризис сабпрайм-ипотеки уже развивался полным ходом, было свидетельством иллюзии жизнеспособности этой стратегии. Закредитованность крупных российских компаний на зарубежных финансовых рынках дала о себе знать в качестве острой проблемы в период сильного обесценения рубля в ходе финансового кризиса 2008 года. Мировой экономический кризис 2008–2009 годов бросил первый вызов этой стратегии. Государство ринулось помогать компаниям, слишком зависимым от зарубежных источников ликвидности либо обремененным крупными иностранными кредитами, которые они уже были не в состоянии обслуживать.

В период 2010–2013 годов была иллюзия, что возврат к подобному равновесию возможен. Однако сейчас эта иллюзия улетучилась. Начался новый виток роста внешней задолженности российских нефинансовых компаний и банков. Он прервался лишь во втором квартале прошлого года по мере расширения финансовых санкций против крупнейших российских банков и компаний, когда произошло существенное сокращение задолженности, в основном российского банковского сектора.

Конечно, эти долги корреспондировали с покупками крупных активов за рубежом, и таким образом структура иностранных активов и обязательств была сбалансирована. В то же время разница в срочности активов и пассивов подвергает российские банки и предприятия серьезным рискам в случае значительного падения рубля.

Российское правительство предприняло усилия по переориентации международной торговли страны в направлении стран Азиатско-Тихоокеанского региона и развития зоны свободной торговли с некоторыми странами бывшего СССР. Принцип диверсификации торговых партнеров весьма разумен. Ясно, что Россия, для которой Европа является главным торговым партнером, частично «импортирует» оттуда рецессию или стагнацию, в которую континент погрузился после 2012 года и которая имеет риск продлиться еще несколько лет. Эту ситуацию российские экономические элиты осознают постепенно. Однако это уже послужило причиной важного сдвига в стратегии правительства. С этой точки зрения можно говорить о прагматической корректировке экономической политики России. В действительности же это поднимает проблему возможной деглобализации российской экономики и — посредством самого этого факта — провоцирует перенастройку балансов в стратегиях развития компаний.

Если ставится задача переориентации модели развития в направлении более самодостаточной экономики, то очевидно, что рост реальных доходов населения, параметры сбережения и потребления будут более адекватными индикаторами мониторинга и управления экономики, нежели уровень инфляции. Это будет означать более социально ориентированный поворот политической экономии, в рамках которой репатриация капитала становится столь же важной, сколь и наращивание его массы, если только ставить задачу опоры роста российской экономики на внутреннее потребление.

Последствия геостратегических сдвигов 2014 года

Отношения между США, Евросоюзом и Россией значительно ухудшились с начала 2014 года. Не сказать, что они были очень хороши и раньше. На протяжении последних трех лет нарастали противоречия во внешней политике. Однако российская инициатива по решению вопроса с химическим оружием в Сирии показала, что сотрудничество возможно. Это сотрудничество необходимо, будь то для Соединенных Штатов, которые не в состоянии уйти из Афганистана без неявной поддержки России, будь то для Франции, сохраняющей серьезную зависимость от российской тяжелой транспортной авиации для обеспечения своих операций в Африке. Ответственность за ухудшение отношений с Россией, как представляется, в большей степени лежит на США и ЕС. Механизм санкций и контрсанкций, задействованный сегодня на полную мощь, негативно влияет на ожидания различных экономических агентов, особенно в Западной Европе. Потери роста из-за санкций могут достигнуть 0,5 процентного пункта (п. п.) ВВП в Германии, 0,25 п. п. ВВП во Франции, 0,8 п. п. ВВП в Венгрии и до 1 п. п. ВВП в Польше. Учитывая текущий невысокий темп роста в некоторых из этих стран, влияние обмена санкциями является крайне существенным.

Различные стадии развития санкционного процесса, равно как и вынужденные ответные меры Москвы, образуют весьма специфический психологический контекст, важность которого простирается существенно дальше непосредственных эффектов от конфронтационных мер. Со стороны США и ЕС мы видим ряд ограничений в промышленной кооперации, а также в финансовых операциях с российскими компаниями и банками. В конце июля США распространили режим санкций на взаимоотношения с компаниями оборонного сектора России, куда попали государственные корпорации ОАК и ОСК. Затем вступили в силу так называемые секторальные санкции, которые поставили под запрет займы российских компаний на международных финансовых рынках сроком более 90 дней. Санкции сделали невозможным наращивание внешнего долга частных компаний, равно как и его рефинансирование по мере наступления сроков погашения. Это, конечно, вызвало острую потребность в иностранной валюте у российских компаний, особенно в третьем и четвертом кварталах минувшего года. Дефицит долларов для обслуживания внешнего долга был важнейшим драйвером быстрого обесценения рубля в конце ноября — середине декабря. Однако к концу года мы стали свидетелями некоторого снижения напряжения на российском внутреннем валютном рынке.

Захватывающее дух падение нефтяных цен серьезно осложнило ситуацию. Еще в середине 2014 года цена на нефть была на уровне 110 долларов за баррель, а к его концу — уже ниже 60 долларов. Столь масштабное снижение (на 45%), возможно, связано с текущим избытком предложения на мировом рынке нефти вследствие быстрого роста добычи сланцевой нефти в США. Вполне возможно также, что нефтяные цены могут быть объектом манипуляций со стороны США с целью ослабления России. Однако и еще один фактор вступил в игру: стремление стран — крупных производителей нефти во главе с Саудовской Аравией ограничить развитие нетрадиционных источников углеводородов в Канаде и США. Эти проекты имеют порог рентабельности как минимум 60 долларов за баррель, а более вероятно — в среднем около 80 долларов за баррель.

Совокупность всех этих факторов спровоцировала мощную спекулятивную атаку на рубль и декабрьский валютный кризис. Но он стал проявлением еще более глубокого кризиса модели экономического роста.

Декабрьский курсовой шок и его последствия

Обменный курс рубля стал снижаться с января 2014 года, после того как ЦБ объявил о сворачивании «плановых» интервенций в поддержку национальной валюты. Эта корректировка была частично вызвана предшествующим переукреплением рубля и поэтому казалась естественной. Однако с начала июля снижение курса рубля пошло нарастающими темпами вплоть до драматических событий 12–18 декабря, когда рубль оказался под давлением мощной спекулятивной атаки. Последствия для российской экономики известны: инфляционный шок вследствие резкого взлета цен на импортируемые товары; значительное сжатие инвестиций по аналогичной причине, а также временная приостановка импортных поставок вследствие неопределенности с обменным курсом. Очевидно, что все эти факторы приведут российскую экономику к рецессии в первом квартале 2015 года.

Самостоятельное негативное влияние на экономический рост оказывает политика Банка России. Российские власти приняли решение отбивать спекулятивную атаку на рубль с помощью рыночных рычагов, а не посредством возврата к тем или иным мерам валютного контроля. В результате произошел весьма энергичный подъем ключевой процентной ставки ЦБ РФ — до 17% — при потребительской инфляции по итогам прошлого года в 11,4%. Если нынешний уровень ставки продержится длительное время, это задушит российскую экономику, в частности инвестиции. Цена выбора рыночных рычагов защиты рубля оказывается избыточной. С точки зрения властей, эта политика вряд ли будет продолжительной, есть определенные надежды на ослабление давления на рубль к концу декабря, что действительно произошло: рубль в последнюю декаду декабря несколько окреп.

В этой ситуации лучшим решением для России было бы быстрое введение регуляторных ограничений по трансграничному движению капитала, даже несмотря на то, что власти вплоть до настоящего времени отказываются, по крайне мере публично, рассматривать этот вариант. Но жизнь может заставить вернуться к переоценке альтернатив.

Фактически во второй половине декабря элементы нерыночной политики с целью стабилизации ситуации на валютном рынке были реализованы. Речь идет о проведении неформальных консультаций на уровне президента и председателя правительства с руководителями крупнейших государственных и частных компаний-экспортеров о согласовании с госорганами графиков продажи экспортной выручки и обязательств по неувеличению тезаврационных запасов валюты на счетах. Параллельно ЦБ назначил своих представителей в 119 системообразующих банках для оперативного контроля за валютной позицией и валютными операциями.

Таким образом, хотя политика капитального контроля и валютных ограничений по-прежнему отрицается в качестве рабочей альтернативы, фактически элементы такой политики выборочно, в ручном режиме, уже внедряются, и именно они не в последнюю очередь послужили причиной некоторой стабилизации валютного рынка России в конце декабря.

Финансировать развитие придется самим

Очевидно, что Россия более не в состоянии финансировать себя за счет зарубежных источников, рассчитывая на массированный сырьевой экспорт как базу для балансирования такого финансирования. Это вновь ставит вопрос об изобилии природных ресурсов России. Они образуют колоссальный актив для экономического развития. Однако этот актив должен быть адекватно осмыслен в рамках настоящей политики развития. Это ставит вопрос о ценах на сырье, точнее, о колебаниях этих цен. Колоссальный рост числа деривативных контрактов увеличивает нестабильность спотовых сырьевых цен, превращая рынки сырья в заповедники спекуляций. Нетто-объем деривативных сырьевых внебиржевых контрактов с 1998 по 2006 год вырос в 14 раз, не меньшими темпами росли объемы фьючерсов и опционов. В результате мы являемся свидетелями гигантского разрыва между объемами деривативных сырьевых контрактов и физическими объемами сырья, переходящего из рук в руки на биржах. Этот фактор, как показывают специальные исследования Банка международных расчетов, увеличивает волатильность сырьевых цен.

Отсюда следует необходимость сдвига от производства сырья к его переработке. Необходимость развития перерабатывающих отраслей на основе собственного сырья и полуфабрикатов — отличительная особенность России. Это сделает рост в России более здоровым, менее зависимым от влияния зарубежных экономических и политических факторов.

Тем не менее такая политика ставит на повестку дня другой вопрос: как фондировать такое развитие? Внутреннее финансирование сегодня возможно и до некоторой степени даже обязательно. Однако это потребует быстрого налаживания механизма репатриации экспортных доходов, равно как их распределения внутри экономики.

Здесь мы подходим к давнему вопросу о действительной реформе российской банковской системы. В некоторой степени нынешняя ситуация благоприятна для ее проведения. Возврат капитального контроля освободит регулятору руки для проведения такой реформы. Главной ее задачей — и индикатором успеха — станет создание единого, справедливого рынка ликвидности с участием всех российских банков, поднадзорного и регулируемого Центральным банком. Важной задачей банковской реформы будет и стимулирование к консолидации банковского сектора — в стране по-прежнему избыточное количество мелких и мельчайших банков.

До тех пор пока считается, что рубль должен быть стабилизирован рыночными инструментами, политика будет сопряжена с серьезными проблемами. Процентные ставки останутся высокими, что будет серьезно угнетать инвестиции и, соответственно, сдвиг в сторону более диверсифицированной экономики. Сверхвысокие процентные ставки способны парализовать возможности российской экономики реализовать выигрыш от ослабления рубля, делающего российских производителей более конкурентными на внутреннем и экспортных рынках. Не столько сам кризис обменного курса, сколько методы противодействия ему рискуют затянуть экономику России в рецессию в 2015 году, в то время как промышленное производство уже получило первые позитивные импульсы от обесценения рубля.

Центральный банк и Минфин, таким образом, представляют собой основные препятствия на пути диверсификации российской экономики и становятся одними из основных факторов, способствующих спаду в экономике.

Существуют промежуточные решения между капитальным контролем и нынешней ситуацией. Если Центральный банк будет продолжать придерживаться политики высоких процентных ставок, правительство способно своими решениями несколько смягчить отрицательные последствия этого шага для компаний реального сектора. Речь идет о политике так называемой бонификации процентных ставок, она использовалась во Франции в 1960-е годы. Однако бюджетные издержки такой политики весьма высоки.

Политика бонификации применялась в отношении сельского хозяйства и жилищного строительства. Фактически речь шла о субсидировании бюджетом части процентных платежей заемщиков через специальных финансовых посредников. Французский опыт субсидирования процентных ставок не безупречен (его сопровождали коррупционные скандалы один громче другого), тем не менее его элементы могут быть рассмотрены для возможного творческого заимствования.

В любом случае некоторые российские банкиры справедливо считают, что если ЦБ боится быстро снизить ключевую ставку, то ему следует организовать специализированные программы рефинансирования определенных кредитов (активов) по ставкам ниже ключевой.

Аналогичным образом правительство может решить субсидировать инвестиции частных компаний в крупные инфраструктурные проекты, подобно тому как уже сейчас субсидируются инвестиции в агропромышленном комплексе. Подобная политика может также способствовать развитию компаний в секторе технологических инноваций.

Конечно, реализация таких мер будет означать дальнейшее увеличение удельного веса государства в экономике. Но сегодня это неизбежно. Только сильный импульс, исходящий от государства, способен перезапустить экономику после шока, пережитого ею в декабре.

Если этим импульсом удастся управлять — после тяжелого первого квартала 2015 года, экономический рост может возобновиться уже во втором квартале. Тогда по итогам 2015-го мы сможем увидеть в России умеренную рецессию в пределах минус 1% ВВП с дальнейшим переходом к росту в 2016 году в пределах 3%. Все в руках правительства. Успех в борьбе со спекуляциями на валютном рынке грозит обернуться риском непринятия насущных мер в экономической политике. Однако важно понять, что сейчас речь идет не о сиюминутной реакции на кризис, а о мерах, которые будут способствовать сдвигу модели роста экономики России. Таковы сегодня ставки в дебатах об экономической политике вашей страны.

«Эксперт» №4 (930)